«Вещи, исполняющие спектакль - не документы, не материальные свидетели или носители памяти. Носки – «новорожденные», ни разу не надевавшиеся. Кирпича, даже если он и подобран, допустим, в Ясной Поляне, едва ли касались руки Толстого. Спичка кем-то сожжена. Пух, вообще, ничей. Вещи не помнят. Это мы обычно вспоминаем посредством вещей, собирая из них архивы памяти. И то, что руки в стерильно белых перчатках избегают прямого соприкосновения с вещью – очень важная деталь. Это не руки хирурга, препарирующего тело вещи, и не руки демиурга, вдыхающего во что-то жизнь. Это руки, которые не хотят оставить на вещи свой след, как будто сохраняя его первозданную, внечеловеческую субъектность, автономию».